Битва за Кремль - Страница 72

Тошка, чувствовавший себя на порядок лучше, чем недавние мучители, подошел к Крупнову. Тот собрал оставшиеся мыслительные силы и сказал:

— Прости, парень. Это мы были не в настроении. Ну, просто подумали… Не сдержались, короче… Ну, короче… Мудак я.

— Прощаешь его? — спросил Столбов.

— Ну, если больше не будет, — растерянно пробормотал Тошка.

— Не буду, — пробормотал опер.

— А потом, когда сюда телевидение приедет, извинишься на камеру перед всеми, кого обидел. И скажешь, что уходишь. Ясно?

— Ясно, — пробормотал Крупнов, ощупывая нос.

— Так, — заявила Татьяна с порога дежурки, — значит, решили отдохнуть и сразу в приключение?

Вошла она не первой. Перед ней прошмыгнула охрана и быстро оглядела помещение, убедившись, что объекту ее попечения ничего не угрожает.

— Эх, Пашка, — вздохнул Столбов, — не вышел. У нас вечер без баб.

Глава 4

Добрый Дедушка Мороз!

Моя мама работает в доме, где кружки для детей, и учит их музыке. Наверное, ты знаешь, что сейчас кризис. Глава нашего города заявил, что во время кризиса нужно проводить оптимизацию расходов. Я услышал и запомнил это слово, потому что мама часто его произносила, пока говорила с тетей Катей, нашей соседкой.

Потом я спросил маму и она объяснила мне, что оптимизация расходов, это когда было шесть преподавателей, а остаться должно три. А новая спортплощадка для детей тоже не будет построена, ведь в футбол можно играть на пустыре. Еще мама сказала, что глава города купил для оптимизации расходов две новые служебные иномарки, но, наверное, мама пошутила.

Моя мама ходила в центр занятости — это место, где людям дают новую работу. Но ей предложили только работать уборщицей в школе. Мама, узнав об этом, заплакала и сказала, что не хочет, чтобы дети, которым она недавно преподавала сольфеджио, увидели, как она моет полы. Мама сама нашла работу учительницей музыки в школе, которая в поселке Латыпово. Но он далеко, автобус ходит туда только два раза в день, в шесть утра и в шесть вечера. Мама говорила, что для такой работы нужен личный автомобиль, а еще лучше — ковер-самолет, чтобы не тратить деньги на бензин.

Дедушка Мороз, пожалуйста, подари моей маме ковер-самолет. Или машину. Очень тебя прошу.

...

* * *

— Мишук, давай прямо сейчас замажемся: я тебе через пять часов пригоню пробы воздуха со своего комбината из Кременчуга. Ты возьмешь забортную атмосферу в Питере. Ставлю свою виллу под Ялтой, ты поставишь участок в Комарово с видом на Шереметьевский баркас. Потом вместе слетаем в Хельсинки, шоб была реально независимая экспертиза. Если скажут, что питерский воздух здоровее, — вилла твоя. Если мой — оформишь на меня землю в Комарово.

— Иди ты… в Днепр! — ответил Столбов. — Вставать лень.

Таня давно не видела шефа таким расслабленным и ленивым. Он уже третий час пировал со своим стародавним другом — Женькой Подольским.

Про Подольского Таня знала немало — и из Инета, и от Столбова: донецкий парень из шахтерской семьи. Кончил школу, служил, сидел, плавал по заграницам, занялся бизнесом, создал торговую сеть, купил два металлургических комбината. Разыскивался Интерполом за поставку оружия в какую-то пальмовую страну, потом добился отзыва ордера, был фигурантом экономической уголовщины в России. Имеет футбольный клуб, два теплохода на Днепре, два частных самолета, степную латифундию под Джанкоем, упомянутую виллу под Ялтой и малюсенький остров в Эгейском море, на котором установил ветряную электростанцию, оформленную под хохляцкий ветряк.

Половина приключений Подольского запросто читалась на его лице — шрамистом, навсегда загорелом и обветренном, с деформированной челюстью, выпяченной, как у боевого коня. И при этом — очень умном лице. Столбов говорил, что Женька брал в самолет, в дорогу настоящих профессоров, чтобы читали ему лекции о разных науках за сто баксов в час.

— Да я вижу, шо лень тебе, — хохотнул Подольский. Он, как и Столбов, развалился в кресле, мусоля в руках коньячный бокал. — Чего пожар не потушишь, полпред?

— Не мои полномочия, — развел руками Столбов.

— Понятно. В вашей Раше все по-своему смешно.

Специально в дымный Питер Подольский не собирался. Он летел отдыхать в Норвегию — хотел полюбоваться на фьорды, пока тепло, и сделал остановку в Питере, повидаться с другом. В кабачок или в резиденцию на Каменном острове поехать отказался: на воздухе у вас невозможно, а, где сидеть под кондишном, мне все равно.

Потому пирушка происходила прямо в полпредстве. Закусывали снедью, доставленной из суши-ресторана (как усмехнулся Подольский: «Роллы по дороге прокоптились»), нормальной копченой рыбкой из Зимовца, пойманной весной друзьями на совместной рыбалке, и настоящим хохляцким салом, привезенным Подольским. В бокалах был коньяк из погребов Подольского. То, что это лучший коньяк на свете, не спорил никто.

Хотя друзья начали выпивать вдвоем, но, как часто бывает на офисных пьянках, секретарша, заглянувшая в гостиную, задержалась на рюмочку. Задержался и Иван-Очкарик, и великий компьютерщик Макс. Само собой, была Таня.

— Мне перед поездкой консультанты сказали, — заметил Подольский, — что в ЕС со своей колбасой приезжать нельзя. Вообще с любым мясопродуктом. Давайте, други-подруги, налегайте, чтоб мне не пришлось в норвежском аэропорту доедать. Нет, в России проще.

— Евгений Николаевич, — спросил Макс, а почему украинские олигархи, ну, вот вы, к примеру, не хотят к России присоединиться? Донецкая область, Луганская, не говоря уже про Крым?