Такого общего знака у тройки не было. Но Татьяне хватило опыта, чтобы понять по глазам — случалось с каждым. И, пожалуй, не один раз. На войне. А может, и не только.
«Отряд убийц. Или, скажем, красивше: эскадрон смерти», — подумала она.
— Достаточно, — прервал Очкарик лейтенанта. — Значит, Николай Борисович Смирнов, 1975 года рождения. 1994 год, 116 и 162 статьи. Условно-досрочное в 1998-м. 1999 — опять 162-я, 116-я, еще добавил 119-ю. Вышел в 2005-м, сразу же опять залетел по 162-й. Разбой, побои, угроза убийством. Остап не баловал своих противников разнообразием дебютов, так?
— Так, — с заискивающей улыбкой поддакнул Колян. Похоже, он читал бессмертный роман и надеялся, что удастся разойтись на шутках.
— А вернувшись в родные края после третьей ходки, сразу же пошел и на 119-ю статью, и на 213-ю. И похулиганничал, и убийством угрожал.
Колян счел за разумное промолчать.
— Проблема твоя, Николай Борисович, в том, что за шесть лет в нашем городе кое-что изменилось. И никому не нужно ждать, пока ты отоваришь свою любимую статью. Я тебе лекции читать не хочу, пусть Павел Иванович объяснит.
Пахан подошел к Коляну, показал на скамейку — садись. Тот сел, поглядывая со страхом на «эскадрон смерти».
— Ты, Коля, меня прости.
— За что, Павел Иванович? — с испуганным удивлением спросил Колян.
— Что я тебя, ну, тогда еще, по твоему малолетству сбил с панталыку…
— Вовлек в преступную деятельность, не позволил социализироваться, проповедовал приоритет так называемых воровских понятий над обычной гражданской моралью, — уточняющим лекторским тоном договорил Очкарик и перевел взгляд на Пахана, — звиняйте, Павел Иванович, перебил.
Колян глядел оторопело. Он, пожалуй, приготовился к любым люлям, но не к такому «прости».
— Порядки теперь в Зимовце новые, — продолжил Пахан. — Никто в городе по понятиям не живет. Так что, если что, ты не отмажешься.
— Погоди, — у Коляна заиграло любопытство. — Это чего, Зимовец красным городом стал, что ли?
Пахан взглянул на него чуть ли не виновато, как папаша, не способный изъяснить детям словами некую истину, уясненную им всей глубиной души.
— Не совсем так. Здесь теперь менты не только город держат, но и не берут. Им даже занести нельзя.
Татьяна не сомневалась, скажи такую глупость кто другой, кроме Пахана, Колян бы недоверчиво заржал. Но это была мудрость от «сэнсея».
— Как же такое случилось, Пал Иванович?
— Да вот так и случилось, Коля. Долгая история… Короче, по понятиям в городе больше не живут. Так что решай. Можешь жить, как я, — живи здесь. Нет — уезжай.
— Я… Думать тут надо… — растерянно сказал Колян.
Но его перебил Седой:
— Спасибо, Павел Иванович. А тебе думать не надо. Раз уж нам пришлось в час ночи сюда припереться, тянуть не будем. Или сейчас поклянешься, что ни хулиганки, ни разбоя, вообще ничего. Никаких блатных промыслов. Тогда живи с мамой, работай. Нет — первый автобус в область в 5.40. Сел, укатил, больше ни ногой.
То ли угар ресторанного вечера на миг вернулся в голову Коляна, то ли пробудился блатной выпендреж, но он хрипло спросил:
— А если не так и не так? Что тогда?
— Ну, если не так и не так, — медленно произнес Седой, приближаясь к Коляну, — если не так…
Татьяна рефлекторно зажмурилась. На миг, конечно. Драки она видала, и не слабые видала, и трупы, минут за десять до того бывшие живыми людьми. Все равно, наблюдая «эскадрон», поняла: эти слабо бить не умеют.
Колян понял это еще быстрее. Притиснулся спиной к стене, положил левую руку на гениталии. Приготовился раньше первого удара скатиться на пол и сжаться в позе эмбриона, как и положено при безответных побоях.
— Расслабься, — проговорил Седой. — Учить тебя здесь никто не будет. Поздно уже учить. А вот как бывает, когда «не так и не так», объяснить придется.
Между тем Очкарик, удивив Таню, раскрыл перед носом Коляна проигрыватель-дивидишник с маленьким экраном, из тех, что берут в дальнюю дорогу.
— Лекция хороша, когда наглядна. Был такой Линь, вспомнил поди? Считал себя смотрящим по лесу в районе, ну, на самом деле и был таким. До поры. Одна незадача: лесхозов много, за всеми не уследишь, хоть разорвись. Ну и разорвался Линь в итоге. Голову нашли в Луньино, остальное — под Красным Лесовиком. Ну-ка, посмотри.
Колян минуту зырил на экран.
— А еще был Свищ, тоже должен помнить. Тоже понты, без всяких оснований. Считал, что ларьки ему должны платить. Наглый был, непонимающий. Врал, что Чечню прошел, — совсем плохо. Говорил: «Кто против меня пойдет — отпетушу». Ну, согласись, Коля, зря он так. За базар надо отвечать, не то яйца оторвать могут. С ним так и случилось.
Как поняла Таня, на этот раз Коляну предложили не фоторяд, а видеоролик со звуковым приложением. Еще и всунули наушники — вздрогнул от прикосновения.
Наушники были прижаты неплотно, и Таня чуть-чуть расслышала музыкальную составляющую: ругань, мольбу, угрозы, потом — прерывистый вой. Обрадовалась, что не различает подробности.
Зато Колян, безусловно, их различал. Он смотрел на экран с нарастающим удивлением и страхом. Нижняя челюсть начала медленно отвисать. Он ужасался и не верил.
«Гибель богов глазами смертного», — подумала Таня.
Ролик кончился. Но Колян продолжал пялиться в экран, будто ждал надписи: «Это был фейк, ни один человек при производстве клипа не пострадал».
Очкарик захлопнул крышку проигрывателя перед его носом. Зэк дернулся, звучно клацнула челюсть.
— Сейчас Свищ в Кирове бомжует. С инвалидностью второй степени, — сказал Седой. — А еще была разная мелкая быкующая шушера. Вроде тебя. Она в видеоархив не попала. И ты не попадешь, если хочешь «не так и не так».